А зачем нам демократия?
В самом деле – зачем нам демократия? В «Альянс демократий» нас точно не возьмут. Само же слово «демократия» давно растеряло весь свой положительный смысл. Да и слово-то – заемное, навязанное, не наше. И пока мы будем продолжать говорить о какой-то своей особой, суверенной, национальной, да какой угодно демократии, звучать это будет неинтересно, вяло, пресно. Этого не услышат, ничьих сердец это не зажжет.
Когда в «Совместном российско-китайском заявлении» мы продолжаем говорить о том, что «демократия – это способ участия граждан в управлении собственной страной», что «народ вправе выбирать (свои) формы и методы реализации демократии», что только он имеет «право судить о том, является ли государство демократическим», наконец, что «Россия и Китай… имеют глубокие традиции демократии, основанные на тысячелетнем опыте развития», то что и кому мы хотим доказать? Кого и в чем убедить?
Да, Россия и Китай – это два мира с тысячелетней историей… А американская демократия? Это как будто встретились два мудрых старца и вынуждены изъясняться на жаргоне тринадцатилетнего недоумка, не обученного даже азам культуры.
Давайте скажем как есть: «демократия» – это исключительно модернистский, главным образом, американский концепт, крайне агрессивный и враждебный всем традиционным формам общественного, государственного, национального бытия. Демократия – это слом вековых традиций, это кровь революций, это миллионы жертв мировых войн. Не было в мире ничего более антигуманного, ничего более революционного, ничего более античеловечного и антикультурного, чем демократия. «Демонократия» – как любят шутить консерваторы, и это уже гораздо ближе к сути дела.
Под демоническим флагом «демократии» уничтожались великая французская монархия и народ в кровавой бойне «великой французской революции». Под демоническим флагом демократии в мясорубке мировой войны уничтожались великие европейские монархии. Под кровавым флагом «демократии» уничтожалась традиционная Россия и перемалывались десятки миллионов жизней… Мы все еще не наелись «демократии»? Что ж, именно тоталитарным катком «демократии» уничтожаются сегодня остатки великой европейской культуры.
Демократическим госпереворотом был на глазах всего мира свергнут президент Трамп. И теперь мы вынуждены рассуждать о прелестях демократии с товарищем, пришедшем к власти в результате государственного переворота. Доказывая ему, что и мы тоже – демократия. Не хватит ли уже этих игр? Может пора уже перестать играть в чужие, навязанные нам слова и смыслы? И найти уже свои?
Если уж мы так держимся за идею народовластия, то давайте и назовем нашу демократию народовластием. Даже в советские времена у нас была своя «народная демократия», чтобы отличить ее от буржуазной. А лучше и вовсе перестать носится как с писанной торбой с этой идеей и понять простую вещь: демократия – это фикция, которая никогда ничем иным и не была. Что прекрасно понимали уже Платон с Аристотелем, убедительно показывая, что «демократия» – не только худшая из всех возможных форм правления, но и самая опасная, чреватая самыми омерзительными формами власти олигархата и неминуемым революционным хаосом, к которому неизбежно скатывается. И что красноречиво демонстрирует нынешняя мировая демократия, как никогда еще прежде тоталитарная.
Да, любая демократия по своей природе, прежде всего, беспринципна, лжива и безответственна. Никому не известный человечек, вынырнувший из тумана, пришедший во власть по каким-то мутным спискам непонятно какой партии, и через четыре года снова исчезающий в тумане – и не может нести ни перед кем никакой ответственности (кроме, разумеется, своих кукловодов). Это и есть принцип демократии. Но во всяком случае «демократия» сохраняла иллюзию «свободного выбора», когда любой обыватель мог выбрать из двух (или больше) иероглифов тот, который по каким-то причинам понравился ему больше. Но сегодня и этой иллюзии нет. В мире, в котором СМИ спокойно затыкают рот президенту самой могущественной страны мира – не осталось даже иллюзии свободы. Наконец, главная священная корова демократии – власть большинства – вдруг мановением палочки оборачивается властью меньшинств, и спокойно, без тени смущения заявляет вам прямо в лицо – вот это теперь и есть демократия. И что же? Мы все еще надеемся, назвав себя «демократией, вид сбоку» увлечь этим измученные столетием демагогией народы? Нет, так у нас ничего не получится.
А как? Давайте прежде определимся немного с терминами. Итак, народовластие. Кто-нибудь и правда верит в то, что народ может находиться у власти? И главное, – что народ хочет власти?
Конечно, всегда есть пассионарные личности, которые становятся лидерами и готовы вести за собой людей. Но народ в целом (любой народ) хочет не власти, а совсем другого: счастья, свободы, любви, мира и сытости. Наконец, народ хочет, чтобы его чаяния доходили до ушей власти, чтобы между ним и властью не было непреодолимых границ, но вовсе не самой власти.
Таким образом, народовластие – такая же, в общем, фикция, как и демократия. Народное представительство? – да. Вече? – конечно. Самоуправление? – разумеется. И в этом смысле, наши русские «традиции демократии» действительно глубже и старше британских. Только не надо переворачивать здравый смысл с ног на голову и называть это «властью народа».
Человек устроен именно так: ноги ходят (это умеют все), руки делают (это умеют многие), голова думает (это умеют редкие). Суммой всего этого, скрепленной железной волей, обладают единицы. Это – вожди. Общество – это большой человек. И сколько жив человек, общество выделяло из себя немногих, немногие выделяли из себя единицы, единицы выделяли из себя одного, чтобы он был их представителем (перед небесами, конечно же, прежде всего). Так рождались монархии. Так всегда жили нормальные, на ногах, а не на голове, стоящие общества. Общества, в которых крестьяне пахали и кормили солдат, а те их защищали и служили государю, который своей мантией покрывал всех и за все общество ответствовал перед Богом, как отец за свою семью. Египет прожил так четыре тысячи лет, христианские монархии – еще полторы тысячи лет. Последние пятьсот лет, мир, сорванный с оснований, катится горящим колесом, все ускоряясь, в мрак и хаос, которому имени нет. И где тот демократический мудрец, который скажет нам сегодня – куда? Нет такого мудреца. Потому что никто этого не знает, а если и знает, то никогда не скажет. Потому что колесо катится туда, куда и должно катиться, согласно закону всемирного тяготения – в самую нижнюю точку бездны. Достаточно ли нам окажется там демократии? Или стоит уже, наконец, остановится на той крайней точке, где это еще возможно? Кажется, у нас (не у всего мира) есть еще такой шанс. И будет весьма глупым упустить его просто потому, что мы плохо разобрались в значении незнакомых и плохо усвоенных иностранных слов и значений.
Ограничусь одним только фактом. Греческая, афинская демократия – была сугубо инклюзивной, аристократической, националистической, шовинистической, и плюс к тому – рабовладельческой формой правления. Ее электоратом были исключительно несколько тысяч (сегодня это формат большой деревни или городской многоэтажки) зажиточных афинских мужей-собственников, прекрасно знавших друг друга, имеющих представление о характере и возможностях каждого. Ни женщины, ни подневольные, ни иные неполноценные граждане Афин отношения к демократии не имели. Это было нормальное вечевое самоуправление, как правило, под единоличной властью: как позднее в Риме, Киеве, Новгороде. Только такая вечевая демократия в принципе и возможна. Все остальное – мошенничество. Как сегодняшняя мировая демократия, представляющая собой альянс американских олигархических кланов и подчиненных им европейских сателлитов.
Ну а нам-то все это зачем? В тот самый момент, когда мы заявляем о своей принципиальной оппозиции вашингтонскому режиму и неприемлемости сноса традиционных ценностей – то есть, именно того, что и является главной целью сегодняшней демократии?
Хорошо. Как же нам себя называть? Да так и называть: консервативным миром, традиционным обществом, народным, самобытным, автократическим, наконец. А еще лучше – культуроцентричным. Потому что главная цель смертоносного жала демократии – уничтожение культуры, культурных кодов народа, обращение народа в население, стирание его исторической памяти. Только когда мы это поймем, когда начнем называть вещи своими именами (понимаю, это самое трудное в мире всеобщего демократического лицемерия и тотальной цензуры) – только тогда мы и начнем находить союзников, только тогда к нам начнут обращаться лица народов, измученных тоталитарным игом* «демократии», и почти уже стертых ею из бытия.
-
1
4 Comments
Recommended Comments