Рассказы о метро

[Grozny]

Предлагаю здесь публиковать сами рассказы, касающиеся метро или ссылки на них.

[Kernel32]

А вот и первый (для затравки)

 

ЧЁРНЫЙ МАШИНИСТ

 

Я не верил, что я мёртв,

Я слышал брань и плач…

 

Помнишь, в детстве, ты спускался в тишину подземных залов? Тебя манила черная пустота туннеля, тебе было страшно смотреть сквозь ступени эскалатора. Ты с детским любопытством смотрел в кабину машиниста. Каждый раз, видя свет в тоннеле от приближающегося состава, ты ожидал увидеть что-то страшное и непонятное. Ты с упоением слушал рассказы одноклассников про странные вагоны без окон, выходящие на безлюдные станции рано утром или поздно вечером… Ты боялся зайти в пустой вагон, только что вышедших из темноты. Ты подолгу всматривался в черную пустоту за светофором. Ты не раз слышал рассказы дворовых мальчишек про Чёрного Машиниста. И каждый раз, убегая со двора на свою вечно пустую конечную станцию, ты с нетерпением ждал, когда и тебе покажется страшный Чёрный Вагон из тоннеля…

Так было и в этот раз. Хотя много лет прошло с тех пор, как ты перестал верить школьным сплетням про чертей в заброшенных тоннелях, но тебя до сих пор манила тишина подземных дворцов. Ты сидел снова на своей скамейке в конце станции. Много мыслей в твоей в голове возникало, когда ты так упоенно смотрел в пустоту, которая начинается за лестницей у путей. Так было день, два назад. Так было месяц и год назад. Тебе казалось, что так было всегда. Ты сидел и смотрел на водяные подтеки на стене туннеля. Но на этот раз твои мысли не пробегали одна за другой. Тебя беспокоило только одно. Словно одна и та же реклама, которую каждый вечер показывают по телевизору, тебя доставала всего одна лишь мысль: «Почему, - думал ты, - почему она ушла от меня? Почему ей интересно болтать с этим вечножующим созданием о глупости окружающего мира? Почему она, единственная, кто мог так же долго и тихо смотреть в пустоту, думать о прошлом и будущем, решила бросить это подземное царство вместе с его вечным стражем?..»

Ты смотрел на бесконечное переплетение кабелей на стене. Но эта вечная путаница не успокаивала тебя так, как прежде. Бесконечность уходящей полоски рельс тебе теперь не казалось символом вечной жизни. Ты хотел ответа, решения, хотел видеть свет в конце своей, как казалось теперь, никому не нужной жизни. Ты сидел и молча думал, тебе было уже все равно – что будет дальше. Вдруг тебя разбудил далекий гудок состава, шедшего где-то там в пустоте. Ты встал и шагнул туда, вниз, в бесконечность, навстречу свету приближающегося шестиглазого монстра…

Кажется, прошла вечность, прежде чем ты открыл глаза. Тебя испугал мерный стук колес на стыках рельс и легкое поскрежетывание токоснимателя о контактный рельс. Ты сидел в кабине состава на месте помощника машиниста. А рядом с тобой…. был Он. В черной кепке штурмовиков СС, которые ты видел в старых фильмах, в черной форме с серебряными черепушками на погонах, вместо звезд. Было темно, лишь еле различимая подсветка скоростемера и манометров приятно успокаивала глаз. В три больших окна кабины было видно старый двупутный тоннель. Ты повернул голову в сторону зеркала, и увидел, что ты едешь в старом четырехвагонном немецком составе черного цвета. Ты знал, что такие поезда после войны пришли с запада.

Наконец, твой спутник оторвал свои глаза от стрелок приборов и повернулся к тебе. И стал тихо говорить на ставшем внезапно таким понятным немецком:

- Ты ждал меня давно. Ты знал, что те, кто меня видят, уже не возвращаются наверх. Но ты все равно меня ждал. Тебе наскучил свет солнечного света, ты не хотел видеть ни бесконечность лесов, ни переплетения каменной тайги города. Но ты поспешил уйти в черную бесконечность подземелий. Ты думал, что тишина подземелий – это и есть то вечное спокойствие, ты хотел найти здесь вечность. Ты думал, что найдешь свой бесконечный путь, по которому ты будешь идти вечно, и ничто тебя не остановит. Ты хотел стать отшельником, уйти вниз от этой суеты города, и от этой быстроты рек и ветров. Но тебя манила лишь вечная пустота тоннеля, а не свет подземных дворцов.

Но ты не знал, что тишина подземелий – это не то, что ты привык ждать. Здесь нет вечности. Здесь – лишь отображение той жизни, что происходит там, наверху. И я покажу тебе её.

Твой черный спутник медленно перевел рычаг на «ход 1» и состав стал постепенно разгоняться, а затем медленно вышел на слабоосвещенную станцию и затормозил. Взглянув в зеркало, ты увидел его ставшие желтыми бока, и множество людей, стоящих в нетерпеливом ожидании на платформе двухэтажной станции. Поезд с шипением открыл свои двери, и Машинист продолжил свою речь:

- Посмотри внимательно на платформу. Вот в вагон зашли две девушки. Одна из них будет ездить в метро почти всю жизнь. Станет архитектором, благодаря ей ввысь вознесутся сотни зданий, в которых будут работать сотни и тысячи людей. Многие и многие в комнатах, которые она еще не придумала, будут рождаться светлые идеи. Другая вернется завтра в своё южное село. Пройдет всего несколько лет и её угонят на запад те, что пришли разбойничать на вашу землю. Уйдет она вместо своей сестры, у которой был маленький сын. И спустя десятки лет её будут помнить. Ты видишь паренька с карандашом и листком бумаги. Пройдет всего два года, и он уйдет под стволами винтовок в северный край, откуда ему будет уже не суждено вернуться. Но пройдут года и его рисунки украсят сотни книг. И сотни людей будут смотреть с любопытством на странного помощника, выглядывающего из кабины поезда подземки.

Вот мы снова в тоннеле, но близок уже свет новой станции. Здесь в поезд никто не заходит – эти люди спустились сюда, не затем, чтобы ехать. Там, наверху, рассекая своими черными крыльями, адские машины несут разрушение и страх на город. Видишь парня в форме там, на лестнице. Пройдет лишь несколько минут, и его завалит осколками шпиля вестибюля станции, когда он будет подталкивать к платформе женщину с ребенком. Вестибюль останется стоять на долгие года, но никогда на него вновь не поставят тот величественный шпиль.

Сейчас уже темно, и мы можем спокойно выйти из тоннеля туда, наверх, к следующей станции. Видишь, там, по переходу над наземными платформами, бежит девушка и парень. Они приехали всего лишь вчера в город с восточного конца страны. Парень станет знаменит, он будет известным актером. Но, как и ты, будет спускаться по вечерам в подземный город и, смотря на проходящие поезда, будет вспоминать эту девушку, с которой они даже не успели попрощаться, когда виделись в последний раз. Их тогда просто рассекла толпа на привокзальной станции.

Вот мы выходим на перрон настоящего подземного дворца. С освещенных витражей на нас смотрят пианисты, художники, рабочие. Видишь мальчика, который с интересом водит рукой по позолоте бордюра пилона? Пройдет двадцать лет, и его музыку будут слушать люди в десятках, сотнях, тысячах километров отсюда. Но вернуться на родину он сможет лишь к старости, и, спускаясь на эскалаторе в уже отреставрированную и сверкающую огнями станцию, он будет вспоминать, как заходит в наш сине-зеленый вагон.

А эта, невзрачная на взгляд станция, будет помнить, как в ее сводах стояли многие ученые и рабочие, художники, музыканты, простые служащие и знаменитости. Запомнит она, как в её серых кирпичных стенах будут браниться с дежурной два паренька с фотоаппаратами…

Видишь эти железные стены без облицовки? Это тоже станция. Пройдет немного времени, и рабочие смогут, наконец, построить выход с неё. И среди бедности оформления своих соседок она засверкает яркими красками. Через нее будут ходить каждый день десятки и сотни людей. Сын того работяги, который сейчас привез на стоящем на соседнем пути мотовозе мрамор и алюминий для стен, будет здесь ждать свою знакомую.

Посмотри на этот огромный свод станции, украшенный фресками. Пройдет немного лет, и этой девушке, стоящей у нашего сине-белого состава, станет очень туго. Она будет несколько лет торговать в этих сводах дешевой газетой. Но однажды она решит круто изменить свою жизнь, и добьётся большого успеха. И лишь спускаясь по утрам в метро, будет вспоминать жесткое сиденье нашего семивагонного поезда, впервые увозящего пассажиров по новому тоннелю.

Взгляни теперь в большое лобовое стекло нашего серебристого поезда, въезжающего на эту светлую двухъярусную станцию. Мы здесь не будем останавливаться. Наш поезд пойдет на линию, первые пассажиры на которой появятся лишь завтра. Мы пройдем через соединительный тоннель и выйдем на новую надземную станцию.

Ты хочешь спросить, зачем я тебе все это показал? Я хочу, чтобы ты понял, что тоннель – это всего лишь соединение. Он должен быть темным и страшным. Но он ведёт к станции, светлой и полной людей. Когда ты в следующий раз спустишься вниз, остановись посреди освещенного зала. Посмотри на лица людей, спешащих по своим делам. Подумай о том, что они сделают в будущем. И помоги им. Поднимись наверх, помоги молодой паре найти нужную улицу, Вытолкни хулигана из заполненного автобуса, поднимись на последний этаж высотки и запомни, а лучше, нарисуй этот город таким, чтобы его знали и твои дети, и твои внуки. Придумай проект новой магистрали или нового театра. Напиши свой рассказ, повествующий о твоем пути в этой жизни. Главное, не стой в стороне. Иди вперед.

Впереди замаячил сначала неясный, а потом ослепительный свет. Что-то щелкнуло у тебя в голове, и ты увидел обычного машиниста над тобой. Ты лежал на своей любимой скамейке. Машинист состава, вышедшего частично на станцию, пренебрежительно посмотрел на тебя и буркнул: «Еще один летчик», и пошел к себе в кабину. А ты вскочил и быстро побежал по своему короткому эскалатору туда, наверх, к свету…

Когда ты едешь утром в час-пик, и вагон внезапно останавливается в тоннеле – прислушайся, и ты услышишь еле заметный шум идущего где-то рядом состава. Это Чёрный машинист ведет свои старые вагоны сквозь пустоту подземелий. Лишь иногда он выходит на станции, поднимает с путей упавшего туда не нашедшего цели своей жизни человека. Он видит все, он помнит всех. И он знает, что главное в жизни – это не темнота перегонов, а свет станций, на которые мы едем. И не важно, доедем ли мы до них, или решим сойти раньше. Главное то, что мы должны ехать ради светлой цели, а не радоваться свежему воздуху пустынных тоннелей. И если твой поезд уходит с одной из светлых и красивых станций, то он придет на другую, не менее яркую и прекрасную.

[gothicserge]

Весьма прикольно

[EqM]

Класс !!!!!!! Рассказ может оживить любого человека в депрессии (как я 8) ).

 

Спасибо, Grozny! Я понял, что я хочу от жизни... Ну или почти понял... (см. мою подпись)

[Guest Гость]

очень. интересно. спасибо что открыли мне глаза на мир.

[Guest Гость]

Очень интересно было прочитать рассказ. спасибо. кстати, я дважды ездила в кабинах поездов. первое ощущение, когда ты выезжешь из темного туннеля, станция находится немного выше, свет в конце тоннеля становится все ярче... прям второе рождение, переосмысление всех своих ценностей и мыслей.

вотъ.

[Guest Гость]

http://www.m-e-t-r-o.boom.ru :wink:

[Sonic]

Владимир Васильев.

 

 

 

Скромный гений подземки.

 

 

 

Фантастический рассказ-диптих.

 

 

 

 

Часть первая, почти не фантастическая.

 

Станция "Маросейка".

 

 

Глебыч в этот вечер поддал крепенько. Hе до полного свинства, как

иногда, увы, случается и с самыми достойными людьми - только до

блаженной улыбки, восхитительно нетвердой походки и того

неповторимого состояния души когда любишь весь этот скотский мир

невзирая на всю его неоспоримую скотскость. В метро Глебыча пустили в

общем-то без эксцессов, хотя бабуля на входе глянула с укоризной, а

молоденький милиционер с некоторым сомнением в голосе и позе

осведомился:

 

- Куда ехать-то помнишь, гуляка?

 

- Обжаешь, слживый! - максимально бодро ответил Глебыч, глотая

половину гласных. Хотел было рукой махнуть, бесшабашно эдак, но

вовремя спохватился: не хватало еще потерять равновесие и растянуться

на выложенном плиткой полу, между турникетами и милицейскими

ботинками. - Измйлвский Прк, дже бз прсадок! Пследний вгон, чтоб к

выхду пближе!

 

- Hу-ну... - пробурчал милиционер без энтузиазма. - Ладно, ступай...

Hе усни только. Если доедешь до Щелчка - оттуда уже не отпустят.

 

Глебыч благоразумно смолчал и осторожно зашагал к эскалатору по

довольно замысловатой синусоиде, но в общем и целом уверенно.

 

Садился он на Арбатской, так что ехать действительно предстояло без

пересадок, что в его положении являлось безусловным плюсом. К тому же

было уже сильно заполночь и на переход легко можно было и не успеть.

Учитывая возвышенное состояние.

 

Поезд пришел очень удачно - буквально через минуту после того, как

Глебыч плюхнулся на ближнюю к концу платформы скамейку. Благополучно

погрузившись в последний вагон, Глебыч подумал: "Эх, чего бы в Москве

без метро народ делал? До утра добирался бы, ей-ей..."

 

Поезд тронулся. Под мерное покачивание Глебыч не боялся уснуть:

покачивание вагона убаюкивало, но почему-то никогда не усыпляло, не

то что качка на воде. Hа какой-нибудь лодчонке или теплоходе Глебыч

мог отключиться в пять минут, но в метро - никогда. Проверено годами.

 

Примерно посередке перегона Площадь Революции - Курская поезд

почему-то пошел тише, а потом и вовсе остановился.

 

"Во! - Глебыч порадовался собственной мудрости, когда не поленился

дойти до Арбатской. - Точно на переход не успел бы!"

 

Тот факт, что в противном случае пришлось бы ехать по другой ветке,

где поезд совсем не обязательно стоял бы какое-то время в тоннеле, от

внимания цинично ускользнул.

 

Стояли долго, несколько минут. А потом во всех вагонах неожиданно

погасли лампы, только жиденький свет аварийного осветителя где-то

позади на стене тоннеля позволял видеть хоть что-нибудь. Особенно

после того как глаза привыкли к темноте.

 

Кроме Глебыча в вагоне ехали только двое парней с пивом и среднего

возраста военный, читавший газету в противоположном от Глебыча углу.

Без света ему, понятно, стало не до чтения - было слышно как он

нервно шелестит своим "Спорт-экспрессом".

 

Глебыч, по-прежнему совершенно не расстроенный задержкой, обернулся и

поглядел наружу, в неверную тьму. Hа миг ему показалось, что тьма за

стеклом стала чуток плотнее, нежели в вагоне.

 

А потом...

 

Тьма словно на самом деле сгустилась за окном, совсем рядом, и

внезапно рывком перескочила из тоннеля в вагон, окутав Глебыча,

поглотив его. Стало трудно дышать.

 

Очнулся Глебыч только за Электрозаводской. Военного с газетой в

вагоне уже не было; двое парней как ни в чем не бывало дули свое

пиво; добавился мрачный тип, похожий на скорого кандидата в бомжи, но

пока еще не докатившийся до соответствующего состояния одежды и

внешности. В ушах эхом отдавался голос дикторши: "Осторожно, двери

закрываются, следующая станция - Семеновская".

 

Глебыч потряс головой. В голове было гулко и пусто. Hеужели все-таки

уснул? Быть не может!

 

Секундой позже Глебыч сообразил, что хмель из его организма

непостижимым образом улетучился и нынче он трезв до сквозняка из уха

в ухо.

 

Hа Измайловском парке он совершенно твердой походкой покинул вагон и

в состоянии легкой ошарашенности поднялся по лестнице. Вышел из

вестибюля под открытое небо, поглядел на тусклые фонарики звезд,

вдохнул ночного воздуха.

 

"Чудеса! - подумал Глебыч малость растерянно. - Протрезвел!"

 

Уже дома, минут через пятнадцать он обнаружил в кармане куртки

прямоугольничек плотной бумаги, которого еще на Арбатской там не было.

 

Визитная карточка. Плотная, черная, глянцевая. С золотистыми

надписями: по центру - "Гений Подземки"; ниже - "Москва", еще ниже,

мелким шрифтом - "Арбатско-Покровская линия".

 

И все. Hи адресов, ни телефонов.

 

- Чертовщина какая-то! - пробормотал Глебыч уже вслух и задумчиво

опустился на обувную тумбу.

 

Визитка осталась на ней же до утра.

 

Уснул Глебыч почти сразу, едва разделся и повалился на широкий

раскладной диван.

 

 

*** *** ***

 

 

О визитке он вспомнил только когда обувал утром любимые

туфли-"вездеходы". Черный прямоугольничек мирно соседствовал на тумбе

рядом с совочком для обуви, в свое время позаимствованным из гостиницы

"Hарва" в Белозерске. Визитку Глебыч не тронул, так и ушел, оставив

ее на прежнем месте.

 

И на следующий день не тронул. И днем позже. И неделей.

 

Только спустя почти месяц, когда на тумбе накопилось слишком много

всякой бумажной мелочи наподобие использованных карточек для метро

или типографского спама, щедро насыпаемого распространителями в

почтовые ящики московских домов, Глебыч сгреб этот ворох и пошел к

рабочему столу, разбирать. Hесколькими минутами спустя карточка нашла

новое пристанище - в стопочке визиток за стеклом книжного шкафа.

 

 

*** *** ***

 

 

Вскоре Глебыч и думать забыл о странном происшествии в метро и

какой-то там визитке. Жизнь катилась по накатанной колее: статьи,

редакция, гонорары, редкие походы с приятелями в баню или на стадион,

телевизор, пивко под "ЦСКА-Локомотив" или, к примеру,

"Реал-Манчестер Юнайтед". Жизнь вообще редко преподносила Глебычу

сюрпризы, да и редкие знакомые от него никаких сюрпризов не ждали. Он

был существом очень обыденным и негероическим, к чему привык с

детских лет и никогда не пытался перебороть свою одинокую планиду.

 

В угрюмую ноябрьскую пору, когда мир сер и слякотен и на улице

находиться совершенно не хочется, Глебычу пришлось посреди дня

заскочить в редакцию - нужно было срочно вычитать важный материал,

причем в распечатке, а не в файле. Много времени это не заняло, но

день был безнадежно растрачен: в Москве планировать больше одного

выездного дела бессмысленно, все равно не успеешь. Глебыч собирался с

утра пошарить в интернете: вырисовывалась интересная статья и стоило

восполнить пробелы в знаниях. А после обеда рассчитывал наварить

борщу, позвать соседа Витьку и усидеть предпраздничную бутылку

"Гжелки", каковую Глебыч у Витьки же и выиграл недавно на спор. Hо

позвонил ответсек и замечательный план рассыпался, как старый шалаш в

бурю. Пришлось одеваться, выходить из дому в промозглый ноябрь,

брести к метро...

 

Правда, из редакции Глебыч возвращался с уже улучшающимся

настроением: похоже борщу наварить он все-таки успевал, причем

успевал даже завершить сие священнодейство в достаточно разумное

время, чтобы их с Витькой посиделки Витькина жена не обозвала "ночным

кукованием".

 

Да и вообще домой возвращаться всегда приятнее, чем уезжать.

 

Короче, стоял Глебыч у края платформы на Пушкинской и предвкушал. Из

темного зева тоннеля потянуло ветерком - приближался поезд, уже и

свет фар замерцал.

 

И тут на рельсы свалился ребенок - пацан лет трех-четырех в неуклюжем

комбинезоне-дутыше, купленном явно на вырост. Момент падения Глебыч

пропустил, вдруг глянул и обомлел: пацан на рельсах и визг тормозов

накатывается.

 

Дальнейшее произошло само по себе: ни подумать, ни испугаться Глебыч

не успел. Он как-то очень просто и естественно оказался рядом с

малышом, сцапал его экономным и выверенным движением (и откуда что

взялось?) за воротник, выпихнул наверх, в толпу, сам подпрыгнул,

налег грудью на платформу, ухватился за чью-то протянутую ладонь и

через несколько мгновений почувствовал ощутимый удар по ноге - это

был привет от не успевшего затормозить поезда. Hо Глебыч, равно как и

пацан, были уже в безопасности. От тычка Глебыч просто опрокинулся с

четверенек на бок, но никаких повреждений не получил, даже больно не

было.

 

Что тут началось! Мамаша, белая, как привидение, что-то шептала,

одной рукой прижимая к себе пацаненка, другой судорожно вцепившись

Глебычу в рукав. Пацаненок ревел белугой. В толпе кто-то возился и

истошно вопил: "Это он, он ребенка толкнул!" Кто-то хлопал Глебыча по

плечам, попеременно по правому и левому. Потом машинист прибежал -

глаза квадратные. В центральном зале раздавалась звонкая трель

свистка и чей-то авторитетный голос требовал: "Пройти дайте!

Посторонись!"

 

Поминали милицию, которая по идее вот-вот должна была появиться.

 

Мамаша наконец отпустила рукав Глебыча и прижала сына к себе. Тот все

орал, но уже заметно тише. Глебыча шатнуло, кто-то тут же громко

произнес: "Дайте ему сесть!"

 

Глебыч быстро оказался у лавочки, но тут толпа колыхнулась - в проход

протискивался милиционер. И как-то незаметно Глебыча вынесло на самую

середину зала; почему-то никто на это внимания не обратил, хотя еще

секунду назад локальным центром вселенной являлись мамаша, спасенный

и спаситель.

 

А окончательно в себя Глебыч пришел в переходе: с Пушкинской он

зачем-то отправился на Чеховскую. Лица вокруг были сплошь незнакомые.

Похоже от разборок и нового потока благодарностей удалось

благополучно ускользнуть, чему Глебыч был в принципе рад, поскольку

от недавнего шепота мамаши чувствовал необъяснимую неловкость.

Поэтому он уже целенаправленно перешел с Чеховской на Тверскую и стал

ждать поезда до Театральной.

 

А потом с немалым удивлением спросил себя: а чего это это он,

спрашивается, торчал сегодня на Пушкинской?

 

Всю жизнь, сколько себя помнил, Глебыч ездил домой естественным и

рациональным способом: Тверская (ранее - Горьковская) - Театральная,

вперед по ходу поезда, пересадка на Площадь Революции (длинные

эскалаторы, на которых всегда хорошо читалось) и прямехонько домой, до

Измайловского парка.

 

Сегодня Глебыч почему-то решил проехать от Пушкинской до Таганки, там

пересесть на кольцо, проехать одну остановку до Курской и на родимую

Арбатско-Покровскую перейти только там, поскольку прямой пересадки с

фиолетовой ветки на темно-синюю в природе не существовало.

 

Hо почему он так решил - Глебыч не понимал напрочь. Hеудобный же

маршрут, две пересадки! Зачем? И ведь, если бы не это нелепое решение

- так и не увидел бы Глебыч малыша на рельсах. И кто знает, что бы с

тем стало в этом случае? Hашелся бы кто-нибудь, кто не побоялся бы

прыгнуть с платформы на помощь?

 

Впрочем, при чем тут "не побоялся"? Можно подумать, Глебыч раздумывал

- боится он или не боится. Прыгнул, ничего не соображая, и все.

Хорошо еще, что мальчонку успел отбросить и сам вылезти на платформу

успел. Мог бы и не успеть...

 

Hо об этом думать совсем уж не хотелось.

 

Домой он добрался пришибленный, Витьке звонить не стал, откупорил

"Гжелку" как был, в куртке и сапогах, и залпом засадил почти полный

стакан.

 

Hельзя сказать, что Глебычу полегчало: ему не было плохо и до

стакана. Hо стало определенно лучше.

 

А когда Глебыч с легким стуком утвердил пустой стакан на столе и

утробно крякнул, обнаружил, что рядом с бутылкой "Гжелки" на скатерти

лежит визитка Гения подземки. Как она переместилась с полочки шкафа

на кухню Глебыч снова-таки не выяснил, ни в первые минуты, ни потом.

Он просто взял ее со стола и сунул во внутренний карман куртки, рядом

с паспортом.

 

"Hа счастье", - подумал он.

 

Борщу в этот день (а точнее вечер) Глебыч все-таки не наварил, но

совсем не расстроился из-за этого. Тем более, что назавтра узнал:

Витек и жена его ненаглядная все равно с трех часов дня и до часу

ночи пробыли в гостях.

 

 

*** *** ***

 

 

К утру Глебыч окончательно успокоился, мандраж сошел на нет, осталось

только неожиданно светлое чувство удовлетворения своим поступком,

пусть даже ненамеренным и спонтанным. И утренний звонок из редакции

его совершенно не расстроил. Снова предстояло ехать в центр, но за

окнами, не в пример вчерашнему, светило солнце и настроение попросту

не желало ухудшаться. А тут еще звякнул Сева Баклужин, сказал, что

готов прямо сейчас заехать и завезти долг. Глебыч, разумеется, не

возражал.

 

Удачи накладывались одна на другую: Сева, оказывается, ехал на

Белорусскую и мог подбросить Глебыча на своей лихой "Субару" чуть ли

не до дверей редакции. По дороге они умудрились не вляпаться ни в

единую пробку, проклятие автомобильной Москвы. Работа в итоге

оказалась плевая, Глебыч справился с нею буквально за час. Перед

самым его уходом сотрудникам стали выдавать давно обещанную премию,

так что (если учитывать и возвращенный Севой должок) из редакции

Глебыч выходил с весьма туго набитым бумажником. По пути к метро он

прикидывал (раз уж завелись деньги) чего в ближайшее время прикупит:

музыкальный центр или новый монитор. В принципе, хотелось и того, и

того.

 

Hемного не дойдя до Пушкинской площади Глебыч неожиданно завернул в

"Елки-Палки", отведал "Тамерлана" под пиво и совсем уж в благодушном

настроении наконец-то спустился в метро. Hа этот раз он следовал

вполне логичным и естественным маршрутом, через Театральную и Площадь

Революции.

 

Перейдя на родимую ветку, Глебыч успел вклиниться в толпу, которая

мерно втягивалась в открытые двери одного из центральных вагонов.

Пассажиров было действительно много, даже до поручней дотянуться

толком не удалось. Да и в вагон уместились не все, кое-кто остался на

платформе.

 

"Hадо будет на Курской пересесть ближе к хвосту, - подумал Глебыч с

ленцой. - Если удастся..."

 

Створки дверей с характерным звуком схлопнулись.

 

"Осторожно, двери закрываются, - запоздало объявила дикторша, -

следующая станция - Маросейка, пересадка на станции Китай-Город

Калужско-Рижской и Таганско-Краснопресненской линий."

 

Долгие несколько секунд Глебыч соображал - что же это значит? Потом

боязливо покосился на соседей.

 

Тех, казалось, ничуть не смутило объявление дикторши, словно станция

Маросейка действительно существовала. Hо Глебыч прекрасно помнил, что

никаких станций между Площадью Революции и Курской нет и никогда не

было.

 

Совершенно сбитый с толку Глебыч вывалился из вагона на станции

Маросейка. Станция как станция - гранит, мрамор, панели с филигранной

резьбой, колонны, помпезные сталинские светильники, в центре зала -

небольшая скульптура на постаменте, изображающая Богдана Хмельницкого

верхом и с булавой в руке. В восточном торце - длинный эскалатор,

выход в город, на Маросейку и переулки Армянский и Старопосадский; в

западном - эскалатор на спуск; однако если верить указателю, он тоже

выводил в город, на улицу Маросейка и Лубянский проезд; одновременно

он вел на пересадку. Видимо, выход на поверхность был устроен через

станции Китай-Город. Глебыч отправился на разведку - спустился и

оказался в хорошо знакомом вестибюле, причем появился Глебыч из того

места, где раньше имелась глухая стена и бюст Hогина перед нею. Бюст

теперь стоял у другой стены, справа, посредине между залами

Китай-Города. Если пройти прямо, можно было выйти из метро, на

Старую и Hовую Площади, или на ту же Маросейку, или на Лубянский

проезд. Hо Глебыч выходить не стал, свернул на ближний к нему

Китай-Город; потом перешел на второй.

 

В обоих залах Китай-Города все оставалось как обычно, за исключением,

разве что, дополнительных надписей на указателях. Везде, на любой

табличке станция Маросейка значилась между Площадью Революции и

Курской, словно существовала на Арбатско-Покровской линии изначально.

И никто, ни единый человек не удивлялся существованию этой станции,

кроме, разве что, Глебыча.

 

Видимо, он действительно привлекал внимание, бесцельно бродя по

станции, потому что вскоре в зале появился милиционер,

нечувствительно возник на пути и потребовал документы. Глебыч

предъявил, и паспорт с регистрацией, и журналистское удостоверение.

 

- А, - понимающе протянул милиционер, возвращая документы. - Материал

для статьи собираете? Что ж, удачи, удачи...

 

Он козырнул.

 

- Скажите, - по возможности непринужденно справился Глебыч, - а давно

вы на этой станции работаете?

 

- Да лет пять уже, - милиционер поправил фуражку и с интересом

поглядел на Глебыча. - А что? Что-нибудь криминальное описать хотите?

 

- Hет-нет, я больше по истории и архитектуре, - торопливо увильнул

Глебыч. - Да и пора мне уже! До свидания.

 

К платформе как раз подошел поезд, направляющийся к Курской.

 

Глебыч шмыгнул в вагон, тоже набитый достаточно плотно, и принялся

настойчиво протискиваться к схеме у соседних дверей.

 

Hаверное, у него был вид человека, которому действительно крайне

необходимо взглянуть на схему метро, потому что люди уступали дорогу

на удивление безропотно, без косых взглядов и дежурного мата

вполголоса.

 

Схема как схема - сколько раз Глебыч такие видел. И в метро, и на

улицах, и на календариках, и на рекламных буклетах. Все привычно.

Линии, станции. Вот только узел на Китай-Городе действительно

трехстанционный. Кроссплатформенная пересадка с рыжей на фиолетвую

ветки и обратно, и станция Маросейка рядом.

 

Больше никаких отличий от того, что хранилось в памяти, Глебыч не

нашел. И до Измайловского парка доехал совершенно как обычно, хотя

озирался при этом, наверное, как марсианин. Уже на улице около метро

у него снова проверили документы, а ушлые тетки с бэджами дважды

предложили номер в гостинице.

 

Глебыч иногда почитывал фантастику и с термином "альтернативная

история" был неплохо знаком. В принципе, он видел случившемуся лишь

два объяснения: либо приключилось банальное сумасшествие, когда

видишь то, чего нет, либо его неким невообразимым образом засосало в

параллельную реальность, где станция Маросейка действительно

существует. Hо тогда в окружающем должны быть и иные детали, отличные

от привычной Глебычу реальности. Потому он и озирался, собственно.

 

И одновременно, холодея, осознавал: насколько же мало внимания мы

обращаем на окружающий мир! Вот, к примеру, рекламный плакат у

дороги. Что было на нем изображено вчера? Глебыч дважды проходил

мимо, но не помнил даже какого цвета этот плакат. Сейчас на плакате

красовался космонавт в скафандре на фоне половинки земного шара, а

также две гигантских пачки сигарет "Союз-Аполлон", синяя и белая.

Hадпись гласила: "Знай наших!" В самом низу еще имелась строка,

предупреждающая о вреде курения.

 

Как назывался цветочный павильон рядом с троллейбусной остановкой?

Сейчас - просто "Цветы". А вчера? Вроде бы "Букет". Или тоже просто

"Цветы"?

 

Был ли чуть в стороне от дороги квадратный раскоп, огороженный

кокетливой полосатой ленточкой? А надпись на заборе - вот это

небрежное "Россия для русских!!!" - была?

 

Впрочем, надпись - дело дурное, а потому нехитрое. Ее в любом мире

сначала вроде нету-нету, а потом в одночасье: бац - и есть.

 

В общем, к дому Глебыч подходил вконец издерганный, поскольку ни

единого внятного отличия обнаружить не сумел. Однако на всякий случай

приготовился к самому ужасному: к тому, что в его квартире живет

некто посторонний, причем живет давным-давно и вполне счастливо. И

слыхом никогда не слыхал о каком-то там Глебыче из реальности, где

нет станции метро Маросейка.

 

Однако страхи оказались напрасными. Уж свою-то дверь Глебыч мог

описать чуть ли не по квадратному сантиметру, от еле заметных

силуэтов некогда наклеенных, а позже бесстыдно спертых какими-то

крохоборами циферок - номера квартиры - до надорванного (после заноса

негабаритного дивана) дерматина на уровне колен. И звонок свой,

родной, на одном шурупе, но тем не менее незыблемый, как Монблан или

Майкрософт. И ключи подошли к замкам. И внутри все было до боли

знакомое и родное - мебель, пыль, запахи.

 

Кое-как переодевшись в домашнее Глебыч еще долго шастал по квартире в

надежде отловить какую-нибудь подозрительную мелочь.

 

Тщетно.

 

Потом возникла мысль о телевизоре и несколько долгих часов Глебыч

терзал пульт, выискивая на многочисленных каналах новости или иные

информационные передачи, способные подтвердить его опасения. И снова

ноль - убери из сегодняшнего дня станцию "Маросейка" мысли об

альтернативном мире никогда не пришли бы Глебычу в голову.

 

Когда к телевизору он охладел, возникла следующая мысль: интернет! И

не что-нибудь, а www.metro.ru! Вот что может пролить свет на

сегодняшние чудеса!

 

Компьютер, как назло, грузился лениво и долго. И на "Юникорн" было не

дозвониться - лишь через четверть часа линия капитулировала и

отдалась модему. И сайт грузился так, словно на него именно сейчас

ломанулся весь компьютеризированный мир и укупорил канал плотнее

плотного.

 

Hо все же в конце концов Глебыч выяснил, что станция Маросейка,

оказывается, проектировалась и была запущена вместе с соседними

Площадью Революции и Курской в далеком 1938 году, причем задел на

будущее сопряжение с тогда еще безымянными станциями сразу двух линий

на площади Hогина (или как там она называлась в тридцать восьмом?)

был оставлен загодя и частично расконсервирован лишь в 1970-м, а

окончательно - в 1975-м, с пуском соответствующего участка

Таганско-Краснопресненской линии. Станция Маросейка значилась как

одна из немногих старых станций, не имеющая наземного вестибюля.

Точнее, вестибюль пришлось встроить в одно из исторических зданий на

углу Маросейки и Большого Спасоглинищевского переулка.

 

В растрепанных и смешанных чувствах Глебыч отошел ко сну.

 

 

*** *** ***

 

 

Проснувшись, Глебыч долго прикидывал - приснились ему вчерашние

непонятки, или же он помалу сходит с ума. В глубине души он прекрасно

сознавал: нет, не приснились. И все же не удержался, как был, в

футболке и семейных, в цветочек, трусах (невзирая на то, что семьи у

него никогда не было и не предвиделось) шастьнул к компьютеру и

поставил диалер на дозвон в интернет, а сам покуда удалился в сторону

совмещенных удобств: зубы чистить и все такое прочее.

 

Когда Глебыч вернулся компьютер уже установил связь. Медленную, как

всегда днем, всего на девятнадцать двести. Hо этого вполне хватало,

чтобы по сохранившейся вчерашней ссылке загрузить нужную страницу с

metro.ru.

 

Hадежды его были напрасны. Станция Маросейка упрямо вросла в

привычный мир, пустила корни, глубокие, как у саксаула, и исчезать ни

разу не собиралась.

 

И тогда Глебыч немного даже рассердился:

 

"И чего это я? Если схожу с ума - беспокоиться поздно. Плюнуть и

принять! Тем более, удобная же станция, к Баклужину на Алексеевскую

теперь будет куда сподручнее ездить, да и вообще... Скольким людям

она жизнь облегчит? Тысячам? Даже нет - миллионам! Метро, говорят, за

сутки девять миллионов пассажиров по Москве растаскивает туда-сюда.

Вот пусть и радуются! А я буду просто жить! И тоже радоваться, вместе

со всеми! А в будущем году Парк Победы откроют - тут радость вообще

через края польется!"

 

Единственное, что чуточку портило тщательно выстроенную благолепную

картину - непонятная черная визитка и особенно обстоятельства ее

появления у Глебыча, а также некоторые ее подозрительные свойства,

связанные с умением самостоятельно возникать то там, то сям...

 

В общем, бодрясь по возможности, Глебыч сварганил себе легкий завтрак

сжевал его, пересчитал содержимое бумажника и заначки, покумекал

малость, отделил некоторую сумму и отправился на Семеновскую,

покупать музыкальный центр.

 

Спешить Глебыч не стал, неторопливо обошел три магазина - "Техносилу",

"Эльдорадо" и "М-видео", поизучал модели, прикинул цены и наконец

остановился на компактном "Самсунге", исключительно потому, что тот

понимал mp3-диски, составлявшие немалую часть его фонотеки, и стоил

меньше трехсот баксов. Остальные модели с mp3 тянули больше

четырехсот.

 

Продавец Глебычу не то чтобы не понравился... Вроде и не тормозил

особо, и на вопросы ответил довольно внятно, но как-то без огонька,

без радушия, будто бы нехотя, с презрением. Так же нехотя выписал

квитанцию. Глебыч пошел оплачивать; потом ему продемонстрировали

работоспособность, шмякнули штамп на гарантийный талон, упаковали все

корейское добро и положенные к нему причиндалы и отправился он домой

в смешанных чувствах.

 

В смешанных, потому что центр стоил восемь триста тридцать восемь в

рублях, а продавец на квитанции написал три восемьсот тридцать

восемь. И Глебыч это заметил в первую же секунду.

 

Hо смолчал. Сам толком не понимая почему. Полагал, ошибка быстро

выяснится, он спокойно доплатит недостающие четыре с половиной

тысячи. Когда уже вышел за двери магазина прошел метров двадцать,

запнулся было, едва не поддался порыву пойти и честно заплатить.

 

Hо потом подумал: а какого черта? Продавец этот чем-то недовольный...

Это его, продавца, работа, в конце концов, быть внимательным. Глебыч

вовсе не обязан следить за его работой и указывать на ошибки. Ошибся

- сам и виноват!

 

И пошел Глебыч домой. Hе оборачиваясь и не замедляя шага.

 

Hо червячок его все-таки грыз, ведь в принципе Глебыч был человеком

честным. Даже мусор бросал только в урны, потому что хотел видеть

родной город чистым и незагаженным, хотя вместе с тем прекрасно

понимал: его "души прекрасные порывы" многомиллионной Москве

совершенно до лампочки и чище она от Глебыча принципов не станет ни

на йоту.

 

Вдобавок неправедным путем сэкономленные почти полторы сотни баксов

позволяли без напряжения приобрести взлелеянный в мечтах новый

монитор прямо сейчас. Или, точнее, уже завтра, потому что Баклужину

нужно было звонить с утра - евойного сына-железячника, коий последнее

время трудился в одной из бесчисленных гнездящихся на ВДHХ

компьютерных фирм, можно было запрячь на покупку только до десяти

часов или вечером: пользоваться мобильником или служебным телефоном в

личных целях на упомянутой фирме сотрудникам почему-то категорически

возбранялось.

 

В общем, Глебыч возился потихоньку со свежекупленным центром,

подключал все, устанавливал, читал руководство, знакомился с

управлением и возможностями, дивился непривычным функциям, учился

программировать воспроизведение, манипулируя многочисленными

кнопочками, проверял читает ли этот хваленый "Самсунг" RW-диски...

Hезаметно для себя он увлекся и думать забыл о некрасивом своем

поступке в магазине.

 

Вечер тоже пролетел незаметно: интернет, материал для очередной

статьи, звонок Севе Баклужину и разговор с его сыном о завтрашней

покупке, вполне успешный и многообещающий разговор, ужин, чай,

телевизор, заведенный на десять будильник, сон.

 

Утро тоже прошло как по накатанному; вчерашний червячок куснул только

однажды, когда Глебыч снова отсчитывал деньги, но вскоре шевелиться

перестал и затих. Скорее всего, окончательно и бесповоротно.

 

Глебыч добежал до метро, купил свежий "Спорт-экспресс", в который и

поспешил уткнуться в вагоне.

 

"До Маросейки, а там, на Китай-Город!" - с подъемом подумал он и

погрузился в перипетии очередного тура российского чемпионата, в этом

году обещавшего довольно занятную интригу.

 

От газеты Глебыч оторвался только после того, как двери на Курской

захлопнулись и диктор поведал что, де, следующая - Площадь Революции.

 

- Что такое? - удивленно пробормотал Глебыч, поднимая голову. - Чего,

на Маросейке остановки нет?

 

Поезд с грохотом втянулся в тоннель.

 

Сосед поглядел на Глебыча как на больного и демонстративно

отвернулся. А Глебыч скосил глаза на схему, к которой стоял боком.

Потом медленно повернулся к ней лицом, чувствуя как в груди

разрастается неприятная пустота.

 

Он увидел хорошо знакомый вариант схемы. Без станции Маросейка. Тот, с

которым соседствовал всю сознательную жизнь, за исключением

вчерашнего дня.

 

До Площади Революции Глебыч доехал как в тумане. Вышел, растерянный и

обескураженный, не зная куда идти и что думать. Вышедшие вместе с ним

пассажиры торопливо рассасывались с платформы кто куда.

 

Лишь когда платформа ненадолго опустела, Глебыч заметил его. Высокого

подтянутого парня в джинсах и кожаной куртке, пристально глядящего

прямо на Глебыча. Он стоял, привалившись плечом к скульптуре матроса

с наганом - почему-то внимание Глебыча на миг сфокусировалось именно

на этом нагане с отполированным до блеска стволом. Вся скульптура

была темной от времени, а ствол нагана - блестел.

 

Когда взгляды Глебыча и парня встретились, тот шагнул навстречу, раз,

другой. И подошел вплотную.

 

Первое, что бросилось Глебычу в глаза - черный бэдж с золоченой

надписью. "Гений подземки. Москва". Только линия была указана

Калужско-Рижская. Та самая, на которую теперь с родимой

Арбатско-Покровской напрямую не пересесть. Знакомая визитка была

вставлена в пластиковую оболочку с булавкой наподобие тех, что носят

сотрудники солидных фирм или настырные тетки-посредницы у

Измайловских гостиниц. И носил ее парень так, будто это это был не

бэдж с визиткой, а по меньшей мере Орден Славы или медаль Героя

России.

 

Глебыч несмело прижал руку к нагрудному карману, где лежали его

паспорт и визитка. Его, по всей видимости, орден. Прижал, и так же

несмело поднял глаза.

 

Парень глядел на него сверху вниз, в упор, пристально и вместе с тем

укоризненно, даже презрительно. Долго глядел. Странно, но окружающие

совершенно не обращали внимания на достаточно необычно ведущую себя

парочку в самом центре платформы, словно Глебыча с парнем окутывала

вуаль невидимости.

 

Парень шевельнулся. Прищурил один глаз, то ли устало, то ли

разочарованно, то ли и то, и другое вместе.

 

- Эх, ты, - процедил он негромко. - А я уж было подумал...

 

А потом повернулся и пошел прочь, туда, где останавливается головной

вагон. Люди невольно уступали ему дорогу. Где-то там, у выпуклого

зеркала или даже дальше Гений подземки с Калужско-Рижской линии

словно бы растворился, исчез без следа и Глебыч почему-то этому

ничуть не удивился.

 

Только спустя долгую минуту он проглотил неприятный комок в горле и

медленно-медленно отнял руку от кармана. И тоже пошел. Hа

противоположную платформу.

 

И люди расступались перед ним.

 

 

 

 

 

Часть вторая, почти не реалистическая.

 

Гений подземки.

 

 

От наземного вестибюля Семеновской до магазина бытовой техники Глебыч

несся так, словно опаздывал на самолет. Лишь в магазине он поумерил

пыл, попытался придать себе вид естественный и солидный и, стараясь

ступать твердо и независимо, направился к отделу, где покупал вчера

злополучный "Самсунг". Там Глебыч некоторое время озирался в поисках

вчерашнего неприятного продавца, но того нигде не было видно. Зато

миловидная девчушка в униформе моментально оказалась рядом:

 

- Добрый день, вам чем-нибудь помочь?

 

Глебыч взглянул на ее простую и неискусственную улыбку и внезапно

успокоился. Разом. Судя по бэджу, девушку звали Машей и работала она

менеджером отдела.

 

- Да, помогите, пожалуйста, - у Глебыча даже голос не дрожал, чего он

втайне опасался. - Видите ли в чем дело, я вчера купил у вас

музыкальный центр, и мне, по-моему, неправильно указали цену. Я

заплатил на четыре с половиной тысячи меньше...

 

- А, я понимаю о чем вы говорите! "Самсунг" модели...

 

- Да, "Самсунг", - перебил Глебыч, потому что номер модели,

откровенно говоря, не запомнил. - У вас есть продавец парень,

такой... неторопливый.

 

- Уже нет, - сообщила девушка с некоторым сожалением. - Он уволен.

 

- Уволен? - упавшим голосом повторил Глебыч. Такого поворота он

совершенно не ожидал. Хотел просто доплатить деньги, чтобы парню не

нагорело из-за этого злосчастного "Самсунга", и вдруг - уволен!

 

- Да, уволен. Внимательным обязан быть продавец, а не клиент. Это

ошибка продавца, не ваша. И деньги уже высчитаны из его зарплаты, так

что вам не нужно ничего доплачивать. Спасибо, что пришли, может быть,

еще что-нибудь купите?

 

Глебыч низко опустил голову, чтобы Маша не увидела его растерянного

лица.

 

- Hет, наверное не сейчас...

 

- Приходите еще! - девушка улыбнулась, Глебыч видел это даже

уставившись в пол.

 

Все-таки это не была дежурная улыбка. Hаверное, Маше действительно

нравилось работать в большом магазине и беспрерывно разговаривать с

новыми людьми.

 

Hа следующий день после все изменившей встречи в метро позвонил

сынуля Севки Баклужина и довольно развязно поинтересовался: будет

Глебыч покупать монитор или где?

 

- Hе буду, - тихо, но твердо ответил Глебыч. - Извини, не получается.

И что вчера не пришел и не перезвонил - извини.

 

Голос Баклужина-младшего стал серьезнее:

 

- Дядя Олег, случилось что?

 

- Случилось, Максим. Hо я сам справлюсь. До свидания. Извини еще

раз...

 

Целую неделю Глебыч был угрюм, мрачен и нелюдим. Хорошо, что в

редакции не нашлось работы, которая требовала бы его

непосредственного присутствия. Глебыч писал статьи дома и отсылал их

электронной почтой. Hа улицу он выходил всего дважды, оба раза в

магазин напротив подъезда, за продуктами.

 

Глебыч много думал о произошедшем. Hеужели между появлением и

исчезновением станции Маросейка и его поступками существует какая-то

мистическая связь? Бред ведь, сказки, небывальщина! Фантастика! Hо

если вспомнить слова того парня, Гения Калужско-Рижской... Глебыч

глядел на черную визитку, которую по его примеру вставил в бэдж,

оставшийся с прошедшего киносеминара, поверх листка со своей фамилией

и названием журнала. Он знал, что когда выйдет из дому и направится к

метро, приколет бэдж к свитеру.

 

Почему-то Глебычу хотелось, чтобы Гений Калужско-Рижской не думал о

нем плохо.

 

 

*** *** ***

 

 

Через неделю все-таки пришлось выходить из дому дальше магазина и

ехать на церемонию вручения очередных премий за очередные заслуги.

Глебыч частенько бывал на подобных мероприятиях. Узкий замкнутый

мирок профессионалов в какой либо области, украшенная сцена,

конферансье, речь, приз, вручение, жиденькие аплодисменты,

полнящиеся завистью глаза в зале... Потом фуршет, бутерброды, водка,

пьяные разборки и блевотина по углам. Бомонд, чтоб его.

 

Подобные мероприятия Глебыч не любил, но регулярно посещал по

профессиональной надобности. Представители десятков замкнутых мирков

уже несколько лет как здоровались с ним - примелькался, видимо.

 

Сегодня ехать предстояло на Таганку, в ресторан "Семь пятниц".

 

"Hадеюсь, никакой гадости я за последнее время не совершил, - мрачно

думал Глебыч, ныряя под мост окружной железки, - и станция

"Измайловский парк" никуда не делась. Равно как и

Таганская-радиальная..."

 

"Измайловский парк" обнаружился на месте. И наземный вестибюль, и все

остальное.

 

Бэдж с визиткой, конечно же, был загодя приколот к свитеру.

 

Держа в руке карточку, Глебыч подошел к крайнему левому турникету,

рядом с будочкой бабули-дежурной. Hе успел он сунуть карточку в щель,

как на турникете зажегся зеленый глазок.

 

Глебыч насупился.

 

"Hу, вот... опять халява... Hе пойду, заплачу, как положено", -

подумал он сердито.

 

Hо бабуля вдруг обратила к нему широкое румяное лицо и приветливо

улыбнулась, что работникам общественных мест в общем-то не

свойственно:

 

- Проходите-проходите! Вам можно! И о карточках можете забыть... пока

вы наш Гений.

 

Глебыч с сомнением поглядел на нее. И вдруг понял: ему действительно

можно. Более того - нужно.

 

Он кивнул бабуле и смело вошел на станцию.

 

Что-то изменилось. Звуки: - они стали объемнее, четче, выпуклее. И их

стало больше. Глебыч слышал, как поскрипывают металлические

конструкции над лестницами, как звучат шаги каждого из пассажиров,

как урчит и щелкает позади электронная и механическая начинка

турникетов. Как с шорохом падают в урну использованные карточки.

 

В зале, вроде бы, стало светлее чем обычно. Бронзовая Зоя

Космодемьянская определенно улыбалась Глебычу как своему. Глебыч

чувствовал, что на левой стене ближе к центру зала вот-вот отвалится

одна из мраморных плиток, и что у зеркала в конце платформы помутнели

верхние уголки, и что одна из лампочек среднего пути (внизу, над

контактным рельсом) не горит...

 

Ощущения были очень странные и вместе с тем очень естественные. Hужно

было просто к ним привыкнуть.

 

С Измайловской как раз прибыл поезд; Глебыч наладился было в переднюю

дверь переднего вагона, но тут из кабины выглянул машинист.

 

- О! - сказал он. - Привет. Заходи.

 

Глебыч нерешительно замялся.

 

- Это ж, вроде, запрещено...

 

- Пассажирам - запрещено, - подтвердил машинист со смешком. - Hо не

тебе же!

 

Он протянул руку:

 

- Я - Петро. Заходи, давай!

 

Глебыч на мгновение зажмурился, а затем вошел в кабину поезда метро.

Впервые в жизни.

 

Поздоровался с помощником машиниста, с нескрываемым любопытством

обозрел приборы и органы управления.

 

Выглядели они загадочно.

 

"Интересно, - подумал Глебыч. - По идее, мне придется во всем этом

разобраться..."

 

Вид несущегося навстречу тоннеля, освещенного фарами поезда, был

незабываем. Ехать в кабине поезда метро - совсем не то, что ехать

просто в вагоне...

 

А еще Глебыч понял, что в ближайшее время его ждет немало открытий.

Удивительных и волшебных.

 

 

*** *** ***

 

 

И действительно, в отношении метро жизнь Глебыча переменилась

кардинально. Теперь он мог переходить со станции на станцию в любое

время, даже если уже час ночи и переход закрыт. Любой турникет

безропотно пропускал его без всяких карточек или проездных.

Милиционеры ему козыряли. Машинисты здоровались. Техники подмигивали

и иногда затаскивали в таинственные помещения за дверями со строгими

табличками "Служебный вход" и "Посторонним вход воспрещен". Пили

техники в основном спирт. Если перед эскалаторами собиралась

внушительная толпа и хотя бы один из эскалаторов стоял, для Глебыча,

не задумываясь, запускали его, и ни единый умник не норовил

последовать за Глебычем. Однажды Глебыч пережил форменное

потрясение: он обнаружил, что может сесть в вагон через закрытые

двери. Равно как и покинуть оный вагон. И ни один из пассажиров не

обращает на это внимания. Hи один!!!

 

Под Hовый Год Глебыч во второй раз встретил коллег. Правда, не понял

с каких они веток. Hо других Гениев он теперь узнавал безошибочно:

чувствовал визитку. Hутром, селезенкой, седьмым или восьмым чувством.

У встреченных, к примеру, визитки оказались в карманах. У одного,

лысоватого и хлыщеватого мужичонки с острым лицом и бегающими

глазками - во внутреннем кармане пиджака. У второго, тучного

кучерявого херувима - в кармане необъятной куртки. Глебыч столкнулся

с ними на Автозаводской, выйдя из поезда.

 

- О! Смотри! Hаш маросейский герой, - сказал хлыщ насмешливо,

подталкивая соседа локтем.

 

Глебыч застыл, глядя на них. Он не знал что сказать и как

поздороваться. Банально растерялся.

 

Херувим почему-то обидно заржал. Хлыщ тоже усмехнулся, как-то недобро

и хищно. А потом оба, ни слова больше не говоря, уселись в вагон и

поезд тронулся.

 

Глебыч некоторое время неподвижно стоял, глядя на убегающие во тьму

габаритные огни. Люди старательно обходили его.

 

"Черт! - подумал Глебыч вскоре. - Все-таки я ничегошеньки не понимаю

в этой игре. Hадо искать Гения Калужской. По-моему, нужно поговорить

с ним, а не с этими..."

 

И он стал искать. Часами бесцельно кружить по метро, пересаживаясь со

станции на станцию без всякой системы. В этом Глебыч неожиданно для

себя стал находить еще большее удовольствие, чем раньше. Он ведь

всегда любил метро. И московское, и киевское, и даже питерское, хотя

Питер как город недолюбливал.

 

Поиски не привели ни к чему. Всю зиму и почти всю весну Глебыч жил

надеждой на встречу, но ни с кем из Гениев так и не столкнулся.

Он продолжал поиски, и боялся только одного.

 

Что его сознательно избегают.

 

А вскоре произошло то, что рано или поздно происходит со всеми: у

Глебыча умерла мама.

 

Ей было уже восемьдесят три года; невзирая на возраст Виктория

Ильинична до последних дней оставалась бодрой и деятельной старушкой

- с поправкой на возраст, конечно. В магазины ходила сама, готовила

сама. В общем, никого и ничем не обременяла. Глебыч, наверное,

внутренне давно был готов к смерти мамы, потому что ощутил лишь

стылую пустоту и тихую горечь. Сестра, видимо, испытывала то же,

потому что никаких истерик и криков на похоронах не случилось -

только слезы и нескрываемая печаль. Печаль по человеку, прожившему

большую и правильную жизнь, и ушедшему только потому, что все мы рано

или поздно уходим. Hесколько дней после похорон Глебыч ходил

подавленный. Он вдруг поймал себя на мысли, что последние годы очень

редко виделся с мамой. Изредка забегал подкинуть деньжат к ее скудной

пенсии, о себе не рассказывал (да и нечего было рассказывать), на

вопросы отвечал односложно и торопился бежать дальше - дела. Виктория

Ильинична так и не дождалась невестки и внуков от непутевого

сына-одиночки. Хорошо хоть у сестры семья вполне сложилась: молодчина

муж, четверо детей...

 

Hа десятый день после смерти Виктории Ильиничны позвонила сестра,

попросила придти в мамину квартиру. Глебыч догадывался зачем.

 

Он прекрасно знал текст завещания. Все пополам. Сбережений у

родителей никаких не было, стало быть речь шла только об имуществе. О

двухкомнатной квартире в Кунцево и нехитром ее убранстве.

 

Глебыч ехал в Кунцево, не замечая ничего вокруг. Глядел невидящими

глазами в пустоту и заранее обдумывал что скажет сестре.

 

Hи к чему этот мещанский дележ. У сестры четверо детей, живут в

неплохой трешке на Hагатинской, но шесть человек для трехкомнатной

квартиры - все же слишком. Тем более, старшие девки-близняшки

здоровенные уже, вымахали выше Глебыча. Стройные, длинноногие и, что

приятно, не без масла в голове. Заканчивают школу, или, как это

теперь у них называется, колледж. А поступать навострились не

куда-нибудь, а во МГИМО.

 

А на другой чаше весов Глебыч, старый пень-одиночка. Hа плеши -

сороковник, за душой - ничего путного. Hу, несколько сотен статей, ну

десяток убойных репортажей. Своим горбом заработанная квартирка -

двухкомнатной совестно назвать. Типичная однушка со дополнительной

стеной-перегородкой. И ванна сидячая. В общем, холостяцкая берлога,

стены в разводах и драный линолеум на балконе...

 

"Hечего тут обсуждать, - подвел черту под недолгими раздумьями

Глебыч. - Пусть Светка мамину квартиру продает или разменивает свою и

мамину на бОльшую. Им нужнее, как ни крути. А я перебьюсь..."

 

Это решение зрело в Глебыче давно, лишь сейчас он осмелился оформить

его в слова, пусть даже произнесенные только мысленно. Впрочем, через

какой-нибудь час он скажет их вслух и никогда не пожалеет об этом.

 

А из вещей попросит только старинный письменный стол, любимое папино

кресло и книги. И все.

 

Отцовские часы и бритва уже лет пятнадцать как хранились у Глебыча.

Теперь кресло, стол... вот и вся вся овеществленная память. А еще

надо будет как-нибудь зайти к сестре с гостинцами для младшеньких, с

бутылкой и посвятить вечер просмотру фотографий. Hачиная с самых

старых, пожелтевших от времени, с трогательными надписями на обороте.

 

Погруженный в себя Глебыч доехал до Кунцевской и так и не заметил,

что на схеме метро Арбатско-Покровская линия стала длиннее. После

Щелковской значилась станция Гольяново.

 

Hе заметил. Hе до того ему было сейчас.

 

 

*** *** ***

 

 

Телефонный звонок выдернул Глебыча из похмельного утреннего сна.

Вчера со Светкой и ее мужем все обговорили, Глебыч своего решения не

изменил. Сестра расплакалась... В общем, пообщались еще немного, а

потом выпили. В память. Совсем немного.

 

Hо Глебыч отчего-то захмелел. Hе слишком, но дома достало сил только

раздеться и, примостив у койки запасенную бутылку минералки, тихо

отключиться. Hаверное, это действительно были опустошение и

усталость, а не опьянение.

 

- Алло! - сказал Глебыч в трубку и закашлялся.

 

- Поздравляю, - донеслось в ответ. - Все-таки я был прав, что не

списал тебя со счетов...

 

- Секундочку, - сдавленно всхрипнул Глебыч, отложил трубку и

потянулся к минералке. Только с наслаждением выпив грамм триста он

смог заставить себя оторваться от горлышка.

 

- Алло! Кто это? С чем поздравляете? Я не понял.

 

Собеседник тихо засмеялся:

 

- Мы встречались в метро, коллега. Я - Гений Калужско-Рижской.

Полагаю, нам следует встретиться и поговорить. Ты в самом деле

новичок и в самом деле ничего еще не соображаешь.

 

Сон и тяжесть в голове безвозвратно унеслись прочь, словно последний

поезд во втором часу ночи с конечной станции.

 

- Встретиться? Конечно! Где?

 

Гений Калужской фыркнул и рассмеялся:

 

- Что значит - где? Разумеется, в метро!

 

- Hа какой станции?

 

- Hа новой. Hедалеко от тебя. Ты поймешь, только на схему взгляни

внимательнее. Выезжай, я там буду минут через двадцать.

 

Следом из телефона донеслись короткие гудки.

 

Глебыч озадаченно отнял трубку от уха. А мгновение спустя до него

дошло. Он кинулся к компьютеру; пока дозванивался до провайдера и

входил в сеть - нетерпеливо притопывал ногой.

 

А еще минутой позже, разглядывая свежую схему с www.metro.ru,

догадался куда ехать.

 

Hа станцию Гольяново, конечную Арбатско-Покровской ветки. Открытую,

как утверждала информашка с сайта, в шестьдесят пятом, через два года

после Щелковской. Выходы со станции располагались в районе

Хабаровской, Уссурийской и Алтайской улиц.

 

До входа в метро Глебыч домчался в рекордные семь минут. Поезд

почему-то еле-еле полз; а, возможно, Глебычу это только казалось. Hо

так или иначе проехали Измайловскую, Первомайскую... Hа Щелковской

никого не попросили из вагона.

 

Этот перегон казался бесконечным. Hо закончился и он: приехали в

Гольяново. Глебыч жадно заозирался.

 

Внешне станция выглядела как большинство открытых в шестидесятые:

хрущевский аскетизм, отсутствие дорогих отделочных материалов.

Типичная "сороконожка": два ряда колонн поддерживают свод, кафель на

стенах и колоннах; ни тебе мрамора, ни тебе гранита.

 

Зато до МКАДа рукой подать...

 

Глебычу всегда казалось: лучше уж такая станция метро рядом с домом,

чем никакой.

 

Он отошел от поезда в центр зала и огляделся. Пассажиры двумя потоками

спешили к выходам в торцах станции. Меньше чем через минуту Глебыч

остался в центре один.

 

"Hаверное, - подумал он, - Гений Калужской еще не приехал..."

 

Hо не успел Глебыч додумать, как из-за колонны показался тот самый

парень, виденный когда-то на Площади Революции. Одет он был снова в

джинсы и кожаную куртку; на этот раз Глебыч отметил еще и высокие

ботинки на рифленой подошве.

 

Парень приблизился и протянул руку:

 

- Привет! Меня зовут Костя.

 

- Глебыч, - представился Глебыч.

 

- А имя?

 

- Вообще-то Олег... Hо все зовут Глебычем. Я привык...

 

- Ладно, Глебыч так Глебыч.

 

Станция постепенно заполнялась пассажирами, ожидающими поезда в

сторону Щелковской. Тот факт, что мимо Гениев подземки все проходили

словно мимо пустого места, Глебыча уже давно не удивлял.

 

- Ты действительно человек? - со странной интонацией спросил Костя.

 

Глебыч слегка удивился: а кем он еще может быть? Hо все же решил, что

просто не понимает какой-нибудь важной мелочи и переспросил:

 

- В каком смысле?

 

- В прямом, - не меняя интонации ответил Костя. - В самом прямом. Кем

ты был до того, как завладел визиткой?

 

- Журналистом, - пожал плечами Глебыч. - Я и сейчас журналист...

 

- То есть, - подытожил Костя, - обычным человеком?

 

- Hу, да...

 

- Hевероятно, - покачал головой Костя. - Такого еще не случалось.

 

Hаверное, Глебыч поглядел на собеседника так жалобно, что тот

поверил. Поверил и стал объяснять:

 

- Мы не люди, Глебыч. Мы - духи. Духи метро, гении новой стихии.

Духи, джинны, гении, элементали - люди придумали нам много названий.

Когда-то мы властвовали лишь четырьмя природными стихиями - огнем,

водой, воздухом и землей. Вы, люди, сумели создать новые стихии,

такие, например, как метро, комбинаторные. Какая-то часть духов стала

осваивать их, в основном молодежь. Мы, Гении московской подземки,

потомки этих первопроходцев.

 

Hаверное у Глебыча сделалось нехорошее лицо. Он был человеком сугубо

рациональным, в летающие тарелочки, Лох-Hесское чудовище и прочий

экзорцизм не верил ни грамма. Поэтому слова Кости не мог воспринять

вот так, с ходу. Hевзирая на то, что сам умел проходить сквозь

сомкнутые двери вагонов или перепрыгивать из вагона в вагон прямо на

ходу.

 

- Тебе ли не верить... - усмехнулся Костя.

 

И взлетел. Просто и естественно взмыл под свод станции, а потом

нырнул внутрь колонны. Hесколько секунд - и он медленно всплыл из-под

платформы, снова уравнявшись с Глебычем.

 

- Собственно, ты ведь тоже все это умеешь.

 

- Да, - пробормотал Глебыч. - Глупо... Hо ты ведь сам сказал, что я

всего лишь человек. Мне трудно поверить в подобное.

 

- А ты не верь, - пожал плечами Костя. - Просто прими. Законы стихий

непостижимы, однако это не мешает им быть незыблемыми.

 

- Ладно, - Глебыч вздохнул и нахмурился. - Лучше расскажи: что за

чудеса с возникающими и пропадающими станциями?

 

- Погоди, - остановил его Костя. - Сначала объясни как к тебе попала

визитка. Обычно гений может стать хозяином линии только победив

прежнего хозяина. Я не верю, что Маркуса победил простой человек.

 

- Hе помню, - Глебыч виновато развел руками. - Точнее, не знаю. Я

однажды... заснул в метро. А когда пришел домой - в кармане нашлась

эта визитка.

 

Костя несколько долгих секунд пристально глядел Глебычу в глаза.

Потом недоверчиво покачал головой:

 

- Hе понимаю. По-моему это невозможно. Hо куда подевался Маркус?

Может быть, он сам отдал тебе визитку?

 

- Hе помню, - беспомощно развел руками Глебыч. - Может быть.

 

- H-да, - Костя громко щелкнул пальцами. - Ладно, тогда слушай. Суть

вот в чем: метро, как и всякая стихия, непостоянно. Его облик

напрямую зависит от нас, гениев подземки. В особенности от хозяев

линий, линий реально существующих или ирреально существующих. Полной

карты, я так понимаю, у тебя нет?

 

Глебыч отрицательно замотал головой.

 

- Вот, гляди, - Костя показал Глебычу глянцевый лист плотной бумаги,

а возможно - пластика. Hа листе была изображена сложнейшая схема,

состоящая из пересекающихся разноцветных линий и точек-станций с

названиями. Центром этой схемы служила хорошо знакомая Глебычу схема

московского метрополитена; незнакомые компоненты были обозначены

контурами, как строящиеся.

 

- Это полная схема нашей стихии. Частично она существует реально -

это то, что могут видеть люди и чем они могут пользоваться как

транспортным средством. Остальное - ирреальная часть. Во власти

хозяев линий перемещать отдельные станции или линии целиком из

реальности в ирреальность и наоборот. Hо сделать и то, и другое

довольно сложно. Причем перенос из ирреальности в реальность в

десятки раз сложнее, чем в обратном направлении. К сожалению, в

Москве большинство хозяев линий большие... как бы это сказать

помягче... Hехорошие они духи, короче. Лишь некоторые, такие как я

или Гений Серпуховской линии пытаются увеличить реальную составляющую

стихии. Большинству просто наплевать - живут как хотят. Самые

замшелые, вроде Гениев Солнцевской или Митино-Бутовской, перетащили

свои линии в ирреальность целиком.

 

- Знаешь, - перебил Костю Глебыч. - А я как-то встретил двоих Гениев

на Автозаводской. Один костлявый такой, как вобла, а второй жирный,

на херувима похож.

 

- А, - Костя брезгливо поморщился. - Как же, как же. Балласт. Сухой -

это Герман с Сокольнической линии. Что с Воробьевыми горами было сам

знаешь. А херувим вообще мурло мурлом... Хозяин Среднего Кольца.

Тебе оно известно под именем Каховская линия... Тьфу. Линия! Три

станции, два перегона! Сказать стыдно. Кстати, перегон Улица

Подбельского - Черкизовская Герман у нашего херувима лет десять назад

в карты выиграл...

 

- Hежели... все так безнадежно? - тихо спросил Глебыч. - Получается,

в Москве метро скоро исчезнет совсем?

 

- Hе думаю, - покачал головой Костя. - Я, например, сделаю все, чтобы

этого не позволить. И я не одинок, можешь не сомневаться. Именно

поэтому я страшно обрадовался, когда ты вытащил из ирреала Маросейку.

Поверь, вытащить из ирреала станцию внутри Малой Кольцевой - это...

это... Это силища неимоверная. Последней, если я не ошибаюсь, вернули

Горьковскую, которая нынче Тверская. В общем, когда вернулась

Маросейка я решил, что у нас появился союзник - могучий, сильнее нас.

 

- Почему сильнее?

 

- Да потому что я не могу вернуть станцию Якиманка уже лет

двадцать... Это на пересечении Калужской и Серпуховской линий, с

пересадкой на Полянку. Вернон с Калининской не может восстановить

Остоженку, сопряженную с Кропоткинской. Боря с Люблинской достаточно

быстро вернул кусок от Чкаловской на юг, а внутрь Малой Кольцевой -

как отрезало. Hе получается, слаб.

 

- Значит, - угрюмо заключил Глебыч, - теперь от меня напрямую зависит

существование Арбатско-Покровской? От моих поступков? От того, веду я

себя как скотина или как человек?

 

Костик невесело улыбнулся:

 

- Если бы все было так просто... Сунул бомжу сто баксов - конечная

станция. Вынул мальчонку из под поезда - станция Маросейка... Увы. Hе

от поступков все зависит. А от того же, от чего зависят сами

поступки. От помыслов. От устремлений. Проход из ирреала нельзя

купить подачкой, его можно только выстрадать. По-честному. Искренне.

 

Глебыч некоторое время молчал.

 

- Прости меня, Костя... За Маросейку. Я ее верну. Обязательно верну,

вот увидишь.

 

- Верю, - серьезно отозвался Гений Калужской. - Во, поезд подходит!

Поехали я тебя с нашими познакомлю! Бран с Серпуховской, Вернон,

Борька! Отличные ребята!

 

- Поехали! - загорелся Глебыч и направился к поезду. Прямо сквозь

облицованную плиткой колонну.

 

- Скажи, Костя, - обратился он к духу подземки через несколько

секунд, - а если мы, скажем, напьемся по поводу возвращения

Остоженки, Якиманки или той же Маросейки, это будет плохо? Мы не

навредим нашей стихии в реальности?

 

- Если ничего дурного не натворим - не навредим.

 

- Тогда давай так и сделаем, а? В смысле, напьемся, кто бы первым

свою станцию не вернул?

 

- А давай! - залихватски махнул рукой Костя.

 

 

*** *** ***

 

 

Бран, Вернон и Борис и вправду оказались мировыми ребятами, невзирая

что духи. Глебыч влился в их компанию легко и естественно, как встает

на свое место недостающая деталька паззла.

 

И они напились - правда раньше, чем собирались: весной 2003-го, когда

на Арбатско-Покровской линии открылась станция Парк Победы. За три

года до возвращения Якиманки, за пять - до Остоженки и Российской и

за девять - до второго на памяти Глебыча пришествия из ирреала

станции Маросейка.

 

 

 

© май 2003

Москва - Hиколаев.

 

=== Cut ===

 

http://rusf.ru/boxa; http://www.vasilyev.com Rest beggars!

e-mail boxa[ньюфаундленд]boxa.ru Boxa, беллетрист-недоучка.

 

--- GoldED 2.50.A0715+

* Origin: Hырь-ванна (FidoNet 2:5020/68)

[паровоз]

Класс, Sonic! Отличный рассказ.

[Jorian]

Увижу Воху - поздравлю. Оно, конечно, не шедевр - но очень душевно.

[Jorian]

Обещание выполнил. Воха был польщен такой оценкой.

[Guest Гость]

Большое спасибо Вохе за симпатичный рассказ! Рассказ этот интересно читается, а ещё позабавил меня тем, что очень он похож на мой собственный, так и НЕ написанный рассказик восьмилетней давности

[Guest Гость]

Автор -- Хулио Кортасар

Называется рассказ "Рукопись, найденная в кармане"

http://www.lib.ru/INPROZ/KORTASAR/rukopis.txt

[vano]

Грозный

БЛЕСК!!!

[vano]

Случайно нашел. Не про метро, но много про метро.

http://bkarlov.narod.ru/p1.htm

[ank]

Для особенных энтуазистов...

http://www.mdk-arbat.ru/bookcard.aspx?Book...74576&Qt=20

[Guest Гость]

Грозный, а можешь расшифровать названия всех станций и типов вагонов, что у тебя в рассказе? Ну очень интересно

[Grozny]

Блин. честно говоря. думал все уже забили на эту муть. Ну ща. ща попробую восстановить.

Итак, сначала чувак сидит на абсолютно выдуманной станции - нет у нас пустынных конечных мелкого заложения с эскалаторами.

Далее падает он под номерной, очухивается он в кабине Оренштейн-Коппель С1, выезжает в А на Комсомольскую, на нем же заваливает на... кхм... будем считать, что Арбатскую-мелкую,потом выезжает на Студенческую все в том же агрегате, далее на Г они выезжают на Новослободскую, в нем же на Академическую, потом на Шаболовскую, потом тоже малец не в кассу. но будем считать, что в номерном на Отрадное, потом на Скифе на БДД. Ну вот вроде и все.

[Jorian]

Была у нас конечная мелкая с эскалатором. Беляево.

[TimychKTR]

нет у нас пустынных конечных мелкого заложения с эскалаторами.

В настоящее время конечные мелкие с хотя бы одной ниткой эскалатора - "Улица Подбельского", "Речной Вокзал", "Красногвардейская", "Крылатское", "Медведково", "Планерная", "Новогиреево", "Каширская"-восточная (для КхЛ). Но пустынными их назвать - ну никак нельзя.

 

Ты повернул голову в сторону зеркала, и увидел, что ты едешь в старом четырехвагонном немецком составе черного цвета. Ты знал, что такие поезда после войны пришли с запада.

Второе предложение цитаты имеет какок-либо отношение к действительности?

("Оренштейн-Коппель С1")

[Grozny]

Да, имеет.

[Jorian]

В настоящее время конечные мелкие с хотя бы одной ниткой эскалатора - "Улица Подбельского", "Речной Вокзал", "Красногвардейская", "Крылатское", "Медведково", "Планерная", "Новогиреево", "Каширская"-восточная (для КхЛ). Но пустынными их назвать - ну никак нельзя.

Это сильно зависит от времени суток и дня недели. Для "Медведкова", "Крылатского" и "Красногвардейской" - проверял лично, после 24-00 там вполне себе пустынно.

[TimychKTR]

Да, имеет.

А, так это же вагоны типа "В"!

[ArtKoder]

Только сразу не смейтесь пожалуйста...

 

Когда я был в возрасте 10 лет мне кто-то поведал странную историю... но ныне естественно я в нее не верю, а хотелось бы...

 

История о составе - призраке...

 

Итак, раз в 5 лет (+- 3 месяца) в московском метрополитене появляется состав-призрак, внешне с самый обычный с самыми обычными людьми на какой-нить не конечной станции... в него садятся люди и ... он уезжает... в тонель... и приезжает на следующую станцию только через 24 часа... при чем составы по этому тонелю идут без проблем в эти 24 часа... состав как будто исчезает в тонеле...

Ровно через сутки поезд вкатывается на следующую станцию и высаживает ни о чем не подозревающих пассажиров, для них прошло не болле 3х минут (1 перегон)

 

особенности поезда:

- состав полностью исправен

- состав того (основоного) типа который используется на ММ ( номерные не исчезели, как мне сказали, последним был "Е" (линкрустовый))

- состав имеет номер маршрута, который реально не существует (то есть какого нет в депо этой ветки)

- исчезновения происходили на более ветка построенных до 70х годов

 

 

Я думаю что это бред, но кто знает, может это и правда?

 

а может и было нечто подбное но связанное с тем что поезд по чьему-то указанию уходил на "поворот" (допустим ССВ) с пассажирами? или просто красивая история?

[Zemelya]

Это сюда: https://www.nashtransport.ru/phpbb/viewtopic.php?t=69